Мнения
06:43, 02 май 2021
2 346
0

Почему православие - последняя и несокрушимая твердыня христианства...

{short-story limit="840"}
Почему православие - последняя и несокрушимая твердыня христианства...

Асле Тойе, член Норвежского нобелевского комитета, после посещения Афона задумался о том, почему православие остается последним оплотом христианства в современном мире

Афон — узенькая полоска земли в Эгейском море к северу от города Салоники. Это отдельная страна на землях греческого государства. Уже более тысячи лет Афон представляет собой теократию, землю, населённую монахами и разделённую между двадцатью монастырями, которые прячутся в дремучих лесах или лепятся к прибрежным скалам.


Если Ватикан — Божье посольство в земном мире, то Афон — человеческое представительство перед Господом.
Этот уголок часто называют реликтом Византии, Средневековья, эпохи, когда Церковь считала земную жизнь юдолью печали на пути к истинной цели странствий — Царствию небесному. «Остановившееся время» — говорят об Афоне, не замечая, что монахи обзавелись смартфонами и солнечными панелями, что при монастырях работают сувенирные лавочки и что аббаты с Афона играют в греческой политике роль серых кардиналов. Впрочем, многое и впрямь остаётся неизменным. [Церковный] день здесь, как и в Средние века, начинается на закате, а в монастырях живут по юлианскому календарю, на тринадцать дней отставая от общепринятого летоисчисления.
Мы с другими паломниками сидим под тентом на пароме, идущем к Афону. На палубе — греки и румыны, а ещё большая компания русских, одетых в камуфляжные брюки и дорогие футболки-поло.
Ведут они себя так, словно весь паром принадлежит им. Кто бы мог предположить, что именно русские — шумные, платёжеспособные и необременённые культурой — потеснят американских туристов?
 Рассекая неестественно прозрачную воду, мы оставляем позади широкую противопожарную вырубку, по которой проходит граница между Афоном и Грецией. Я не сектант и посещаю богослужения во всех церквях. Принятые в православии приглушённые молитвы, целование икон и крестные ходы значительно отличаются от ритуалов, практикуемых в протестантизме. Возможно, именно поэтому я почти ничего не знал про Афон, пока меня не пригласили сделать о нём репортаж. Как выяснилось, протестантам тут с лёгкостью выдают диамонитирион, разрешения, которые ежедневно получают десять неправославных посетителей.
А вот католиков встречают с недоверием, потому что, как сказал местный монах, верить, что Папа — представитель Господа, — «непростительная ересь».
Ересь. Если в католицизме основное внимание уделяется греху, то православные вечно преследуют сторонников лжеучений. Тысячи людей стали жертвами споров о том, как расположить пальцы, славя триединство. Так же ревностно относятся они и к Священному писанию. Обретя согласие со своими единоверцами, православные склонны искать происки дьявола в других учениях. Кстати, как раз из Афона прибыли знатоки Библии для участия в церковных соборах, призванных устранить последствия Великого раскола 1054 г., когда церковь разделилась на Римско-католическую и Православную. Переговоры ведутся уже тысячу лет, однако по-прежнему безуспешно. Паром три часа отважно лавирует вдоль обрывистых скал, время от времени причаливая, чтобы паломники и монахи сошли на каменные монастырские пристани. В Европе средневековые монастыри — зрелище не редкое, но обычно они разрушены или томятся в плену современной инфраструктуры.
На Афоне монастыри соседствуют с природой или другими средневековыми монастырями и скромными сооружениями их не назовёшь: похожие на крепости, со стенами метровой толщины и высокими башнями, они так богато украшены, что напоминают дворцы из мультфильмов.
Афонские монастыри появились и существовали в симбиозе с Константинополем. Император покровительствовал Афону, а в монастырях хранились сокровища византийских аристократов.

Константинополь пал вчера

Мы, жители Запада, нередко забываем, что после падения Рима Византийская империя существовала ещё тысячу лет. В труде «Стратегия Византийской империи» (2009) политолог Эдвард Люттвак демонстрирует, каким образом власть Церкви повлияла на формирование в Константинополе особой политической культуры. В отличие от римлян, византийские патриархи не выходили на поле брани — крови и железу они предпочитали трактаты и хитроумные дипломатические игры.
Падение Константинополя лишило православную церковь пристанища.
Патриарх остался в Стамбуле, но сейчас больше походит на беженца от церкви, нежели на православный аналог папы. Его мучает страх, что после любой зарубежной поездки въезд в страну ему запретят. Православная община в городе существенно сократилась, церковная власть перешла Москве, а Афон с 1970-х гг. отказывается повиноваться Патриарху, подозревая его в готовности пойти на компромисс и поступиться христианской доктриной ради объединения католицизма и православия. Проблема в том, что религиозный авторитет остался за Афоном.
Во время недавнего визита к Патриарху представители Афона напомнили ему о каноническом запрете на совместную молитву православных и еретиков. Иначе говоря, они угрожали отлучением собственному Патриарху.
Православному миру ХХ век принёс немало боли. Сначала — свержение царя, их высочайшего покровителя, потом — гонения, которым христиан подвергли коммунисты, и, наконец, секуляризация и соперники-евангелисты. Однако затем Церковь и государство вновь обрели друг друга, совсем как в своё время Византия и Афон, а когда государство и Церковь заодно, Церковь крепнет.
Сейчас Православная церковь — наиболее сильная из трёх ветвей христианства.
Такой оборот во многом стал неожиданностью. Протестантизм претерпел модернизацию, создав образ Бога, которого Марк Лилла в книге “ e Stillborn God» (2007) назвал «светским», отстранённым Богом, не вмешивающимся в жизнь верующих и позволяющим им самостоятельно делать этический выбор. Католицизм тем временем воюет с инквизицией, которая в които веки ему неподвластна. Пытаясь опровергнуть обвинения в долго скрываемых сексуальных домогательствах, католическая церковь проиграла несколько дорогостоящих судебных разбирательств в США.
Авторитет Папы подорван даже в таких традиционных оплотах Ватикана, как Польша и Ирландия. Это развязало ожесточённые споры о том, что Церкви следует менять позицию относительно таких вопросов, как гомосексуализм, контрацепция и целибат.
За последнее столетие православная община в мире увеличилась более чем вдвое и составляет 260 млн человек. В России после падения Советского Союза начался расцвет православия, и сейчас число верующих превысило 100 млн, хотя лишь 6 процентов из них посещают церковь каждую неделю. Православная церковь вновь стала востребованной. В книге «Внезапный упадок религии» (2020) Рональд Инглхарт и Пиппа Норрис говорят, что население 43 стран из 49, участвовавших в опросе, стало менее религиозным, если судить по ответам на вопрос: «Насколько Бог важен для вашей жизни?» Православные Болгария, Россия и Молдавия — в числе тех немногих, где с 2007 по 2019 гг. религиозность окрепла.
В наши дни православные обладают жизненной силой, которой недостаёт западным ветвям христианства.
Обойдясь без модернизации, Православная церковь восстановила авторитет хранителя давней религиозной традиции, древнего, мистического начала. В формировании такой трактовки Афон играет не последнюю роль. Его монастыри символизируют непрерывную связь Церкви с Иисусом Христом и двенадцатью апостолами. Афон долго оставался анахронизмом, пережитком в мире, где глобализация, интернет и культура потребления добрались до самых отдалённых уголков. Число монахов сократилось: если в 1890 г. их было около восьми тысяч, то сейчас — не более полутора тысяч человек. Некоторые строения обветшали. Однако затем всё изменилось. Сейчас пожертвования текут рекой, а монастыри реставрируются. Вера — это важно. Римская религия, на смену которой пришло христианство, существовала ещё сотни лет после того, как люди перестали верить в Вакха и Юпитера: они отправляли обряды просто по давней привычке. Религия приняла облик культурной практики, и то же самое происходит сейчас с западными ветвями христианства.
Создаётся впечатление, будто средневековые черты православия находят особый отклик в современном мире, который, как многие полагают, Бог покинул.
Привлекает неизменность. Похожая тенденция наблюдается и в исламе. Если в ХХ веке ислам выглядел анахронизмом и, казалось, вот-вот умрёт, а исламская община неумолимо старела, то сейчас религия вновь заняла важное место в жизни мусульман. В этом случае верующих также привлекают средневековые аспекты религии, и это же объясняет отсутствие реформ. В нашу изменчивую эпоху неизменное считается подлинным.


С Падди в лагере святых

Зимой 1933 г. восемнадцатилетний британец Патрик (Падди) Ли Фермор отправился в пешее путешествие по Европе, из Голландии до Константинополя, посещая по пути церкви в разных странах. Фермора приводило в восторг то, как одна и та же вера обретает настолько разные культурные проявления. Намного позже, миновав пятидесятилетний рубеж, Ли Фермор рассказал о своём путешествии в книгах «Время даров» (1977) и «Между лесом и водой» (1986) — обе они представляют собой невероятно живые, увлекательные образцы путевых заметок.

Последней части путешествия посвящена книга «Разбитая дорога» (2014), опубликованная после смерти писателя. Всем, кого Ли Фермор встречает на пути, он говорит, что ему не терпится попасть в Константинополь, однако Стамбул вызывает разочарование. Ли Фермору мучительно видеть, как турки отрицают недавний геноцид армян, а Святую Софию превратили в мечеть. Тогда Падди меняет маршрут и делает конечным пунктом путешествия последний оплот Византии, гору Афон. Он садится на сухогруз и держит путь на запад, в греческий Уранополис, город неба. Отсюда паломники отправляются на Афон. Сейчас, как и прежде, женщины, собравшись на пирсе, тоскливо смотрят вслед уходящим паромам. С XI века женщин на Афон не пускают. Говорят, запрет этот объясняется тем, что Афон принадлежит Панагии, то есть Богоматери.
По легенде, мать Христа отправилась навестить воскресшего Лазаря, но возле Афона её корабль потерпел крушение. Выбравшись на берег, она была настолько поражена красотой этих мест, что попросила Господа отдать этот клочок земли ей. И Господь услышал её просьбу.
На самом же деле запрет объясняется тем, что некоторые монахи нарушали обет целомудрия, и в Константинополе решили запретить женщинам посещать Афон во избежание соблазна. По воле обстоятельств мы с Падди двигались одним и тем же путём. И он, и я сошли на берег в Дафни, одной из двух афонских деревень. И тогда, и теперь деревня эта представляет собой горстку домов, с висящей в воздухе пылью и атмосферой уединения, свойственной мексиканским деревням в американских вестернах. Небритый греческий полицейский, проверяющий мою визу, тоже словно вышел из вестерна. Но кое-что изменилось. Если прежде на Афоне запрещался любой колёсный транспорт, то теперь по проселочным дорогам между монастырями курсируют автобусы, так что мне не пришлось пять часов шагать в гору.

Я выхожу из автобуса в маленькой столице Афона — городке Карье. Его население составляет всего 163 человека, и он со своей базиликой и единственным магазином больше похож на деревню. Несколько сотен метров вниз по вымощенной камнем тропинке — и передо мной монастырь Кутлумуш, который Ли Фермор описал как бедный, чуть обветшалый и гостеприимный. В монастырях паломники могут бесплатно переночевать и перекусить. Мне выделяют келью с прорубленным в выбеленной стене оконцем, откуда виден лес. Прогуливаясь по внутреннему двору, посреди которого стоит низенькая красная церковь, я замечаю античные мраморные барельефы, вмурованные в одну из стен. «Как подобное возможно?» — интересуюсь я у иеромонаха Хризостома, одного из настоятелей монастыря.
Он рассказывает, что в монастырских угодьях был найден древний античный храм. Чтобы спасти барельефы от разрушения, их забрали в монастырь. «Но, но…» — бормочу я, собираясь возразить, что на барельефах изображены идолы, однако монах, догадавшись, говорит: «Мы не только православные, но ещё и греки. Нельзя отрекаться от собственной истории и культуры».
Патрик Ли Фермор с уважением говорит о той роли, которую монахи играли в истории Запада. На протяжении столетий монастыри оставались последними воинами на страже европейской письменности.
Влюбившись в греческую культуру, Ли Фермор впоследствии поселился в Греции.

Горох и кальмары

Помню, как недавно ужинал в дорогом ресторане в Осло. Сперва нам прочли небольшую лекцию о еде, причём преимущественно по-французски, разве что с норвежским акцентом. Докучливый официант то и дело интересовался, «всё ли нравится гостям». После ужина из восьми блюд чувство сытости так и не наступило. Нет уж, монастырская трапеза куда предпочтительнее. Поев, я воспользовался возможностью прогуляться вокруг монастыря в компании отца Хризостома, в отличие от других монахов — рукоположённого священника.
Говорят, что в монастырской иерархии его роль крепнет, потому что он знает языки, мудр и богобоязнен. Хризостом был в числе тех, кто в 2015 г. добился причисления к лику святых отца Паисия, отшельника из Кутлумуша. Этот святой монах предсказал завоевание Россией Турции и последующее за ним возрождение Византии. Святая София снова станет христианским собором.

Мы непринуждённо беседуем о Сёрене Кьеркегоре, труды которого священник изучал в университете, о том, каким образом обязанности здесь распределяются между пятнадцатью монахами в соответствии с их способностями. Кто-то работает на кухне, кто-то — в огороде, а другие пишут иконы, продажа которых приносит монастырю доход. По мнению отца Хризостома, сейчас, после многих лет упадка, Кутлумуш опять набирает силу. Сюда прибывают новые послушники. Мы обсуждаем причины, которые приводят мужчин к монашеству. Хризостом рассказывает, что многие, подобно ему самому, испытывают душевную тоску по Богу.
Тем не менее он признаёт, что некоторые пытаются укрыться — порой от закона, а порой от безответной любви. В своих путевых заметках Ли Фермор отмечает, что отдельные монахи были гомосексуалами.
Но, так как православие считает гомосексуальность грехом, этой темы я в беседе с монахом предпочитаю не затрагивать. И потому мы говорим о дьяволе, существования которого православие не отрицает. Для борьбы с этим врагом у монахов имеется особое оружие — аскеза. Победить дьявольские соблазны — духовная цель всей жизни. Лично я на своей шкуре испытал, что такое аскеза, когда проснулся в полчетвёртого утра от громкого, гулкого звона. В смятении я вскочил, не в силах понять, откуда раздаётся звук. Это монах ударял палкой в деревянную доску под названием «било». Вода из рукомойника текла ледяная, лампочки не горели. Я поспешил присоединиться к зыбким фигурам, бредущим к церкви, где уже зажгли свечи, когда за окном завыл волк. От этого воя волосы у меня на руках в буквальном смысле зашевелились. Отсутствие домашнего скота благоприятно сказалось на растительности, а кроме того, в местных лесах водится множество кабанов, медведей и волков.
Оказавшись на богослужении, я словно перенёсся в прошлое, попал в раннехристианскую общину.
Мало-помалу я, сидя в маленькой нише, погрузился в полудрёму, а спустя два часа осознал, что всё это время рядом со мной сидел монах. Потом мы с ним, по-прежнему ни словом не обмолвившись, позавтракали горохом с кальмаром. Причина одиночества — не физическая изоляция и оторванность от других. Когда необходимо, одиночество приносит покой, от которого нас обычно отвлекает телефон.
Одиночество даёт нам время и возможность не отмахиваться от наших удивительных мыслей, а побыть с ними наедине.

Руины на страже руин

Монахи живут в том же повторяющемся повседневном ритме, что и в Средневековье: молитва, отдых, работа — по восемь часов. Падди после утренней службы остался у себя в келье, я же решил прогуляться в Карье. Большая часть домов в деревне пустует, всё вокруг очень милое, но, очевидно, одного зимнего шторма будет достаточно, чтобы всё разрушилось. Чуть выше по склону я увидел две круглые церквушки с зелёными куполами-луковками, выглядывающими из-за деревьев. Я нашёл тропинку, проходящую между ними, но к двери мне пришлось продираться сквозь колючий лабиринт, обрывая о шипы одежду и потирая саднящие царапины. Вход в большую часовню обрушился, на его месте зияла огромная дыра. Внутрь входить слишком опасно, весь комплекс того и гляди рухнет. Заглянув в оконный проём, я вижу, как солнечные лучи, подобно столбам, упираются в пол, покрытый слоем голубиного помёта и пыли толщиной в четыре пальца. Я пытаюсь открыть дверь и слышу шелест невидимых крыльев. Эти две часовни — часть большого здания, тоже разрушенного.

Над распахнутой дверью четырёхэтажного строения видна дата: 1913 год. В Карье много руин, и виноват в этом ход истории. Афон видел не только падение Византии — за время его существования успело возникнуть и уйти в небытие несколько европейских государственных строев: феодализм, абсолютизм, диктатура, демократия и разные идеологии, причём падение каждой считалось концом света. Афон видел цивилизации поинтереснее нашей.
После падения Константинополя Афону пришлось искать нового покровителя. Разные православные церкви основали на Афоне монастыри, а разные правители предлагали ему свои щедрые дары. В XIV веке главным покровителем Афона стала Сербия, в XVIII — Болгария.
Я обнаружил развалины Академии теологии, построенной русскими в довольно успешной попытке обрести влияние на полуострове. Афон во многом похож на утёс в потоке времени. Отец Хризостом говорит о внешнем мире, как о чём-то, лежащем за пределами Афона. Монахов не интересует, кто сейчас президент, кто победил в войне. Мир меняется, Афон остаётся неизменным. Как тот ободряющий девиз чести, который французский пилигрим нанёс на свой флаг: Nous Maintiendrons («Мы выстоим»). На Афоне нет тяжёлой техники, с помощью которой можно было бы снести большие здания, поэтому руины остаются безупречными. Защищённые от вандалов, они постепенно исчезают в естественном течении времени.

Благодаря своей истории Греция спокойно относится к руинам. Франсуа-Рене де Шатобриан, задавшись целью стать величайшим мыслителем, писателем и любовником своего времени, посетил Грецию в 1806 г. и обнаружил «руины на страже руин».
Он писал: «Я бродил, отдыхая, на развалинах Рима и Греции, развалинах стран, полных великих и поучительных воспоминаний, где дворцы засыпаны прахом, а мавзолеи царей скрыты под терновником. Сила природы и слабость человека: маленькие былинки часто пробиваются сквозь самый крепкий мрамор этих гробниц, плиты которых никогда уже не приподнимут все эти мертвецы, такие могучие в жизни!». Когда Мехмед II Завоеватель в 1453 г. захватил Константинополь, он знал, что это величайшая победа в истории Османской империи. Знал он и то, что написал новую главу в долгом повествовании, включающем битву при Марафоне и крестовые походы.
Он сказал: «Я отомстил за тебя, Азия».
В тот вечер, когда Мехмед II въехал в город, его первостепенной задачей было обратить Святую Софию в мечеть. Что делать, если проиграл? Готовиться к героической напрасной последней битве? Переходить на сторону победителя? Рассчитывать на то, что твоя вера и культура выживут под гнётом чужеземцев? Афон вступил в переговоры с завоевателями и получил защиту и некоторую долю автономии, как при Византии. В обмен Афон согласился не выступать против Османской империи.
Стратегия Афона заключалась в том, чтобы сохранить неизменной веру, стать тем очагом, откуда священники и монахи всего мира смогут получить искру старого огня.
Благодаря этой стратегии можно было воспрепятствовать усечению, коррумпированности и искажению религии. Католики попытались решить ту же задачу путём институционализации иерархии, а у протестантов вообще никогда никакой стратегии не было.
Весь первый этаж старой семинарии представляет собой большую комнату с разбитыми окнами. Сохранился лишь старый ржавый сейф. Содержимое сейфа разбросано полукругом, это церковные бумаги. Такова судьба многих монастырей. Реформация положила конец монастырской культуре во многих частях Европы. Антиквар Джон Обри в 1660-х гг. посетил аббатство Малмсбери, в котором в тот момент торговали досками. Древние манускрипты «летали повсюду, как летние пташки», писал он, «здесь почил целый мир редких рукописей». Владелец использовал пачки иллюстрированных средневековых манускриптов для того, чтобы затыкать пивные бочки в подвале.

Библиотека Иверского монастыря

На следующий день я направился по стопам Ли Фермора вдоль побережья. Тропинка, вымощенная булыжником, от тысяч монашеских ступней стала гладкой. Путь составил два с половиной часа. Вдоль дорожки росли цветы, она, как зелёный туннель, пролегала под старыми дубами, а внизу, в долине, старинный каменный мост пересекал глубокое ущелье. К моему огорчению, пересохшее русло реки было заполнено пустыми пластиковыми бутылками, выброшенными паломниками. Подняв глаза, я впервые увидел гору Афон на краю сорокакилометрового полуострова. Треугольник с белоснежной вершиной обозначил место, где гигант Афон был погребён под горой, которую бросил в него бог Посейдон.
Судя по стенам цвета шифера, оливковым и вишнёвым садам и позвякиванию колокольчиков на шеях овец, я приближался к Иверону, одному из самых старинных и уважаемых монастырей. Он похож на крепость, а над толстыми стенами нависают испанские эркеры.
Я вошёл внутрь во время полуденного отдыха и бродил в одиночестве по пустым залам, где в каждом алькове, казалось, скрывалась впечатляющая фреска или маленькая капелла. Ужин, который я разделил с монахами, состоял из чёрствого хлеба, чечевицы, воды и яблока. Ли Фермору повезло больше, он-то ужинал на кухне, где греческие торговцы угощали вином и народными песнями.
После ужина я нашёл кухню и встретил там монаха, который нёс свечу и тарелку с тремя бананами под шоколадным соусом. Он, конечно, угостил меня и, улыбаясь, благословил, когда увидел, как я обрадовался. С глухим гулом ворота захлопнулись, монастырь закрылся на ночь. Иверон находится в том месте, где некогда сошла на берег дева Мария, и построен так, чтобы отражать атаки. Пираты всегда были врагами монастырей. Современных пиратов, как и викингов, привлекают охраняемые безоружными монахами сокровища.
Сокровища эти вполне традиционные — золотая утварь, но в Ивероне хранится также и одно из главнейших книжных сокровищ Афона. Я заговариваю с библиотекарем, отцом Теологосом.
Он рассказывает, как монастырь спас историю Грузии. Монгольское завоевание привело к тому, что страна утратила большую часть своих письменных памятников, и с тех пор грузинские учёные приезжают в Иверон для того, чтобы переводить древние рукописи, копии которых хранятся в монастыре.
Мне разрешили полистать древние книги. Я никогда не забуду тот момент, когда главный библиотекарь вынес Новый Завет, датированный примерно 1000 г. н. э., и отыскал фрагмент, о котором спорят теологи. Он указал на греческий текст пальцем и сказал: «Святой Дух исходит от Отца, а не от Сына!». Ли Фермор много времени провёл в библиотеке Иверона. Для него великое прошлое Европы — не проблема, которую лучше забыть, он считал Европу фантастическим местом, загадкой. Разгадать её можно, только внимательно изучая и читая древние тексты, сохранённые монахами, несмотря на все поворотные моменты истории.
Однако не ждите скорого избавления, ведь Европа «примиряется со всеми противоречиями в парадоксе».
Он выискивал те заросшие тропинки, которые связывают нас с прошлым. В традиционных культурах он видел источник силы Европы. Мы часто воспринимаем всё, что произошло, как невероятный груз, тянущий нас на дно. Но для Фермора мир был новым, потому что он сам видел его впервые.
Ещё до войны Фермор заметил признаки того, что современности не нужна история.
Унаследованный авторитет, давшийся дорого опыт, вырубленный в камне, чтобы не забылся, наследие, благодаря которому разные группы людей отличаются друг от друга, и рассказы об исчезнувших временах проигрывают культуре, в которой радостные эмоции становятся смыслом жизни. Эти эмоции насаждаются путём удовлетворения импульсивных желаний. Именно в этом смысл глобализма культуры Net ix, не более того. Фермор отмечал, что из-за прогресса люди становятся чужими своей собственной культуре. Он описывал человека как часть истории, как её продукт. Прошлое наполняет жизнь, создаёт мимолётное ощущение узнавания, понимания.

Великий распад

Лёжа в постели, прислушиваясь к похрапыванию других паломников и пытаясь отвлечься от запаха пота, я думаю о том, куда мы движемся. Попытки глобализации мира вызвали серьёзное сопротивление. Глобализацию нельзя повернуть вспять, мы уже живём иначе. Те изменения в образе жизни, которые вы переживаете, наверняка значительнее, чем у любого другого человека в истории. Оказалось, что это «переодевание» не только создаёт сообразный индивидуализм, оно подрывает старые понятия общности, институтов, преданности.
Когда-то Европа была известна своим «христоединством», так как христианство было общим знаменателем Европы, но в договорах ЕС нет места христианству.
Этот «великий распад» причиняет особую боль Европе, где на небольшом географическом участке бок о бок сосуществуют многие культуры. Европа страдает от низких темпов роста, низких показателей рождаемости, плохих университетов, миграции, сомнительных инноваций и излишней зарегулированности. Европа в состоянии регресса. Экономическое производство в еврозоне в 2017 г. было ниже, чем в 2009-м; за этот же период, по данным Всемирного банка, валовый национальный продукт в Китае вырос на 130 процентов, в Индии — на 96 процентов, а в США — на 34 процента. Часть мира, которая препятствует глобализации, окажется на обочине экономики.
Низкие темпы роста создают напряжение между странами и группами. Это не только осложнит европейскую интеграцию, многие страны почувствуют себя неуютно в Европе. Некоторые регионы и отрасли справятся, но многие — нет. После пятисот лет мирового господства Европа утратила хватку.Историки будущего станут спорить о том, что послужило причиной великого распада.
Возможно, Европа утратила стремление к власти. Возможно, техническая революция изменила способ передачи информации и способы социализации.
Или, может быть, экономическая трансформация взорвала экономическую модель XX века. Кто-то будет утверждать, что всё дело в культурной революции, которая началась с того, что университеты и средства массовой информации были подчинены идеологии личности, пропагандирующей враждебное отношение к тем группам, которые до тех пор выстраивали и поддерживали систему. Они проследят за тем, чтобы упадок был замаскирован длительной и громкой культурной войной. Или мы сошли с ума, когда перестали верить в Бога?
Возможно, падение христианства стало следствием мировых изменений, а может быть, их катализатором? Одно можно сказать наверняка: подобного мы не видели очень давно.
Вера Хенриксен в книге «Мировое дерево» писала о переходе от язычества к христианству: «Во времена позднего Средневековья вера в мифы ослабла — их жизненные силы постепенно истощились». То же самое можно сказать и о христианстве сегодня. На кухне для паломников румын Мариан варит для меня греческий кофе, одновременно с уверенностью разъясняя, что православие — это последняя надежда христианства, все остальные церкви падут, а православие останется. «Потому что у нас есть Афон, а у вас — нет», — говорит Мариан.
Ослабление веры в легитимность Церкви влечёт за собой соответствующее ослабление других источников политической легитимности как национальной идеи. Некоторые представляют себе мир, где у каждого своя собственная истина и при этом каждый уважает истину других.
На самом же деле легитимность — это источник власти, а власть не терпит вакуума. Поэтому распад, скорее всего, приведёт к хаосу, разные истины будут бороться друг с другом на политическом поприще, а победители и побеждённые будут нарушать все писанные и неписанные правила игры, ссылаясь на злонамеренность противника. Может быть, религия таким образом мстит нам? Вера полезна для общества, она выводит религиозные импульсы человека за пределы политики и позволяет им выплеснуться. Без религии политика будет отмечена квазирелигиозностью.

Россикон

Ли Фермор отмечал своё двадцатилетие в русском монастыре Святого Пантелеймона, известном как Россикон. Это моя последняя остановка.
К обеду я опоздал, но молодой монах — высокий, со сверкающими, как у Распутина, глазами — смилостивился надо мной и позаботился о том, чтобы я поел, пока послушники убирали трапезную после монахов. Настоящий Распутин утверждал, будто бывал на Афоне. Но молодой монах говорит, что даже если тот когда-то и посещал монастырь, никаких подтверждений этому не сохранилось. Спальня Россикона напоминает военную казарму. И не только из-за того, что русские паломники так любят камуфляж. Выстроившись в очередь к общему душу с полотенцем на плече, русские, кажется, вспоминают свои армейские привычки.
Вечерняя служба стала самым прекрасным событием моего визита на Афон.
Церковь была до отказа заполнена монахами, послушниками, паломниками, а мужской хор навёл меня на мысли о последней службе в Святой Софии. Снаружи на небольшой площади работал белый фонтан. Я помню, как подумал, что такая площадь есть в каждом российском городе и в каждом российском городе это место оккупировано пьянчугами. Но не здесь. Россикон — это Россия, какой она хочет быть: чистая, культурная, красивая. Афон для России очень важен. Перед Первой мировой войной царь отправил на Афон несколько тысяч монахов, видимо, надеясь получить влияние на теологический центр Церкви. В наши дни российское правительство потратило на реставрацию Россикона средства, эквивалентные 30 миллионам евро, и сам Путин регулярно бывает здесь.
Западные журналисты утверждают, будто он делает это для того, чтобы заручиться поддержкой религиозной верхушки, но близкие к Путину источники подтверждают, что он по-настоящему верующий.
Впрочем, и здесь не обошлось без политики. Российские националисты любят называть Москву Третьим Римом: Рим пал, Константинополь пал, а Москва стоит. Патриарх Кирилл разорвал отношения с Патриархом Константинопольским Варфоломеем. Когда часть украинской церкви в 2019 г. отмежевалась от Москвы, Варфоломей признал новую церковь, но Афон настолько сдержанно поддержал Варфоломея, что на практике это означало, что он встал на российскую сторону. Всё это международная политика.
Монахи Афона, этого последнего оплота Византии, верят в пророчество Святого Паисия о том, что Россия вновь завоюет Константинополь. И вмешиваясь в гражданскую войну в Сирии, Россия, в частности, ставила целью сохранение последних христианских общин и монастырей.
Западные средства массовой информации утверждают, что волна исламизма 2000-х гг. практически полностью уничтожила христианство на Ближнем Востоке. Регулярные визиты Путина на Афон свидетельствуют о том, что Россия снова берёт на себя роль высшего защитника православия. Но когда турецкий лидер Реджеп Тайип Эрдоган в 2020 г. снова сделал Святую Софию мечетью, Путин промолчал. Россия и Турция дружат — по крайней мере, на данный момент. На следующее утро я снова натыкаюсь на монаха со сверкающими глазами. С ним два послушника, мощные ребята с интеллигентными лицами.
Кажется, что в Россиконе волонтёры другого сорта, чем в остальных монастырях, где послушники, чаще всего, из тех, кому, видимо, трудно даётся нормальная жизнь. Эти трое приглашают меня осмотреть колокола.
В монастыре два огромных бронзовых колокола, больших, как автобусная остановка. Мне также показывают фотографию, сделанную до Первой мировой войны — на ней сотни монахов тянут за толстую верёвку, чтобы водрузить колокола на место. После этого мы вместе молимся в церкви. И всё это — несмотря на то, что единственный общий язык, на котором мы говорим, — христианство. Очень европейская ситуация. Процветание православия напоминает нам о том, что будущее не всегда принадлежит тем, кто получил на него патент.
Наш европейский порядок просуществует ещё какое-то время и, может быть, даже преодолеет внутренние разногласия, хотя, скорее всего, нет. Обычно что-то продолжается до тех пор, пока не становится слишком поздно.
Чтобы что-то изменилось, Европе нужно обратиться к своей богатой предыстории, где есть столько и вдохновляющих, и отпугивающих примеров. Руины — это то, что было и что, возможно, случится.То, каким образом люди продолжают стремиться к достоинству и просвещению при существующей форме правления, — один из глубинных и наиболее интимных процессов в жизни нации.
Ответы могут оказаться более дерзкими, чем вы думаете. При взгляде на нашу историю становится ясно, что мы — наследники тех, кого не так-то просто напугать.

Асле Тойе, член Норвежского нобелевского комитета
Ctrl
Enter
Заметили ошЫбку
Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter
Обсудить (0)
Читайте также:
{related-news}
Другие материалы рубрики: