За Ленинградом всегда наступает Сталинград....

Фашистские генералы в послевоенных мемуарах называли Ленинградскую операцию ошибкой и даже катастрофой. Но не потому, что раскаивались в чудовищном преступлении, которое совершил вермахт. Нет, они сетуют на просчёты в тактике и стратегии. Замысел блокады, по их мнению, был хороший, годный замысел. Но ведь не удалось всё равно. Не удалось устроить полную блокаду.

Герман Садулаев писатель, публицист

Город продолжал снабжаться по воздуху, по воде и по льду Ладожского озера, войска получали боеприпасы и пополнение, шла эвакуация гражданского населения. Не удалось полностью сомкнуть костлявые руки блокады на шее города. И паники, апатии, потери воли к сопротивлению у жителей и защитников Ленинграда не случилось. А значит, фашистам надо было быстрым ударом город взять, освободить значительные силы, которые были скованы около Ленинграда, и ударить с севера по Москве. И надо было это сделать в 1942-м, потому что в 1943-м было уже поздно.



Надо было, да кто ж им дал бы? Все попытки фашистов продвинуться дальше, ближе к городу, встречали ожесточённое сопротивление. И, напротив, Красная Армия постоянно атаковала, контратаковала, пыталась пробить блокаду. Да, поэтому Синявинские высоты так обильно политы кровью. 8 сентября немцы взяли Шлиссельбург и замкнули блокаду, а уже 10 сентября началась 1-я Синявинская операция, наступление 54-й отдельной армии. Наступление не удалось, но и вермахту пришлось остановиться. Вскоре началась 2-я Синявинская операция, вторая попытка прорыва. Снова безуспешная. В конце лета – осенью 1942 года шли тяжёлые бои 3-й Синявинской операции, навстречу Ленинградскому фронту рвался Волховский фронт. Прорвать блокаду и тогда не получилось.

Так, может, зря? Зря были все эти атаки, операции, жертвы? Нет, не зря. Это была жестокая борьба за перехват стратегической инициативы. С 1941 года немцы имели преимущество первого удара, они обладали инициативой, они навязывали свою логику, свои правила, а нам приходилось отступать, обороняться, приспосабливаться. И, конечно, тот, кто обладает стратегической инициативой, тот в конечном итоге и выигрывает. Возьмём, например, использование танков. Правильно использовать танки – бросать их в прорывы и развивать наступление. Неправильно использовать танки – пытаться танками исправить ошибки обороны, затыкать дыры, использовать танки как никудышные средства обороны от танковых прорывов противника.

Весь 1941-й и частично 1942 год немцы использовали танки правильно, а мы – неправильно. Не потому, что мы такие дураки и не знали, как правильно. Знали. А просто инициатива была у немцев, а мы играли чёрными. В 1943-м Красная Армия перехватила стратегическую инициативу, и хвалёные танковые полководцы вермахта внезапно «поглупели» и стали использовать свои танки для затыкания брешей обороны, как последний резерв против прорвавшихся советских танков. И так далее, во всём прочем. В войне важна инициатива. И враг её не отдавал просто так. За неё бились и погибали.

12 января 1943 года началась операция «Искра», и к 18 января блокада была прорвана. Случилось бы это без кровопролитных и «безнадёжных» трёх Синявинских операций? Нет. А бои за Синявино продолжались и после. Только в январе 1944 года немцы ушли с последней Синявинской высоты.

У родственников моей жены под Синявино дача. В советское время давали работникам завода, а они на заводе работали. Мы там каждое лето бываем. Но то Синявино, что есть сейчас, на карте и на Мурманском шоссе – это новый посёлок. Старое Синявино в войну было уничтожено полностью, ничего не осталось. Новое Синявино построили на другом месте. В местах боёв много памятников. На Синявинских высотах, в месте самых ожесточённых боёв, сейчас мемориальный комплекс: памятники, мемориальные доски, стелы, братские могилы. Но и в дачном нашем посёлке, в лесополосах между домами, тут и там скромные могилы и памятные знаки погибшим. Это часть нашей жизни.

Кто-то скажет: «на костях». Но не на костях, а рядом со своими мёртвыми. Наши мёртвые рядом с нами. А если не сажать цветы и клубнику, не строить дома и не гулять, не жить там, где наши предки сражались за эту землю и проливали кровь, то и жить нам будет негде. Вся наша земля полита кровью и усеяна останками героев. Для того они и погибли, чтобы мы могли жить, чтобы ребёнок ехал мимо на велосипеде. Но пусть ребёнок видит памятник с красной звездой, пусть помнит своих мёртвых. Не надо прятать историю.



В Ленинграде-Петербурге всё связано с памятью о блокаде. И таблички на домах: «при артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна». И музеи, и памятники. Но главное – люди, которые ещё живы, которые помнят. Совсем недавно ушли прадедушка и прабабушка моей дочери, детьми пережившие блокаду. Им было меньше, чем моей дочери сейчас. Невозможно представить себе тяжесть испытания, которая выпала на их долю, на долю их родителей. В Ленинграде этого никогда не забудут. Поэтому когда какие-то деятели решили повесить памятную доску маршалу Маннергейму, тому, кто, как верный союзник фюрера, с севера подпирал своими войсками блокаду – повесить за то, что он, мол, раньше ведь был «российский офицер и исследователь Арктики» – то провисела она недолго. То краской её нечаянно обольют, то бутылку об неё случайно разобьют, намазали бы и дерьмом, да воспитание не позволяет – всё же культурная столица. И, что характерно, полиция как-то не рьяно такие «хулиганства» расследовала. И скоро убрали доску от греха подальше.

А были ещё некоторые деятели, которые затеяли дискуссию, что, может, стоило сдать Ленинград гитлеровцам, чтобы дети не умирали от голода. И эти самые деятели моментально помножили свою репутацию на ноль. Их имена стёрты из летописи города. Нет таких и не было никогда. Предатели даже памяти не достойны. Мы ведь даже объяснять им не будем, что Гитлер и не собирался захватывать Ленинград вместе с жителями. Он хотел устроить именно блокаду и именно голодную смерть защитникам и жителям, чтобы потом зайти в пустой мёртвый город, желательно зимой, когда трупы замёрзли.

А врагов мы помним. Немцам мы ничего не забыли и не простили. Ведь одно дело война: на войне убивают. Даже захватчиков можно понять с военной точки зрения. Мы потом тоже пошли на Запад и всех убили. Хорошо, в России берёз много, хватило на миллионы крестов над немецкими могилами. Но мы не окружали ни Берлин, ни Лейпциг вместе с мирным населением на три года, обрекая жителей на голодную смерть.

Это не война. Это даже не военное преступление. Это просто преступление против человечества. Это массовый садизм. Мы прощаем своих врагов, с которыми воевали и которых победили. Они получили своё. И можно дальше дружить. Но за Ленинград воздаяния ещё не было. Немцы не прощены. И финны не прощены. И испанцы, «Голубая дивизия» которых стояла в Пушкине, не прощены. Мы не простили Европу за блокаду Ленинграда. Это грех родителей, который лежит на детях, лежит на потомках европейских народов, на всех. Не за битвы, не за сражения, не за войны – за геноцид мирных жителей, за ад, который европейцы хотели устроить в Ленинграде, за расчётливо и цинично заморенных голодом ленинградских детей Бог не простит и мы никогда не простим «просвещённую Европу». Прежде чем они что-то начнут опять говорить критическое про нас, какие-то мультики снимать смешные, учить нас жизни, пусть вспомнят, а не вспомнят – так мы напомним: Ленинград.

И есть ещё такая интересная историческая закономерность: за Ленинградом всегда наступает Сталинград.